Спасибо участникам проекта «Наша летопись»! — Старость в радость Спасибо участникам проекта «Наша летопись»! — Старость в радость
Как сделать старость достойной
для каждого человека?

Делать всё возможное,
чтобы помочь тем, кто уже сегодня
стар и слаб и нуждается в помощи.

Чтобы стареть было нестрашно.

Подробнее



×
Благотворительный фонд помощи пожилым людям и инвалидам
← Все новости


Спасибо участникам проекта «Наша летопись»!
03.07.2013

Первая партия благодарственных писем от директора нашего фонда Лизы Олескиной и директора «Студии Диалог» Анны Белокрыльцевой за участие в проекте «Наша летопись» отправилась в разные уголки нашей страны, ура!
«Наша летопись» — это проект по сохранению памяти. Просто запишите истории жизни своих пожилых родственников и знакомых. Предлагаем вам отрывки из нескольких уже записанных историй.

З. С. Березникова Праздники моего детства image Это было недавно, это было давно. В природе все имеет свой черед. И, как всегда, наступала весна, и приходили праздники моего детства. С весной являлась радость – Пасха. Было что-то непонятное, таинственное и взрослыми недоговоренное. Праздник начинался в нашем старом деревянном двухэтажном доме, с вымытых, выскобленных голиками – вениками ступенек лестницы и чистых полосатых деревенских половиков, ведущих вверх. Открывалась дверь в длинный коридор, где вкусно и сдобно пахло ванилью и куличами. У кого-то они стояли уже на столе, покрытом белой скатертью, у кого-то еще только пеклись. Кто-то тащил охапку дров, в который раз подтапливая печку, которая пекла лучше, чем у других, и приходилось сажать и сажать соседские кастрюли с тестом. Варились холодцы, красились яйца, гладились крахмальные салфетки, подзоры, занавески, скатерти. Всё дышало и пело. Невозможно, казалось, дождаться утра. И вот, наконец-то! Утренний чай, солнце в окно. Режут кулич, творожную пасху. Я подбираю осколочки белоснежной шляпки кулича, изюм, облизываю пальцы. Я затаила дыхание, моя душа млеет и летит высоко-высоко. И вот уже разрешили бежать на улицу, где на панели расчерчены мелом и красным кирпичиком скачки на проталинах. И разрешили снять боты и не надевать резиновых калош, и прыгать легко и хочется скакать без конца. А дальше – Первомай! «Утро красит нежным светом…» Это был праздник уличный, и начинался он с запаха гуталина в том же длинном чистом коридоре. Ботинки горят, брюки наглажены, шляпы, юбочки в складочку, белые рубашки, кофточки, воротнички. В руках – ветки с едва распустившимися листиками, металлические голубки на палках, флаги и флажки, гармошки и воздушные шары, белые бумажные цветы везде. — Здравствуйте, здравствуйте, с праздником! Демонстрация. Все расходятся, разбегаются к своим. Я – к своей школе. Собираемся, строимся, подравнялись – пошли на встречу друг с другом. Всем радостно. Ура! А через неделю – Победа! Этот день не был тогда выходным. Но в каждом доме о ней все знали и помнили. О Войне знали не понаслышке, не по телевизору и говорили мало. В нашем дворе много было безногих, контуженных, раненых, вдов, бывших бойцов, которые пили горькую, кто больше, кто меньше. Собирались к вечеру у самодельного стола посреди двора, играли в домино, шахматы, переговаривались, вспоминали. Мой отец, в 24 года закончивший войну гвардии майором, имел за боевые заслуги три ордена: орден Красной звезды, орден Отечественной Войны и орден Александра Невского – особая гордость, и множество медалей. Свою военную дорогу он прошел славно и достойно, был мужественным и храбрым. И в День Победы он надевал белую рубаху и всё самое лучшее и шел отмечать. Покупал водку, и на каждом углу ему казались все прохожие друзьями, однополчанами, он со всеми заговаривал, спрашивал – где воевал? И предлагал выпить. Курили, разговаривали, вспоминали. Он так и остался до последних дней восемнадцатилетним лейтенантом, так и не смог понять обыденной гражданской жизни, не умел наживать, хапать, прятать, копить. Он умел дружить, помогать, отдавать последнее, веселиться и радоваться жизни, пить вино, играть в шахматы, бильярд и преферанс, беречь свои воспоминания, свое заветное, которое у них никому не отнять. Он учил меня жить так, чтобы со мной можно было идти в разведку – я стараюсь всё помнить и не зачеркну никогда того, что было. С. Г. Чистяков Идрица Станцию не узнать. Да её и нет. Вместо домов пепелища. Груды обгорелого кирпича и щебня. Шифер с крыш попался нам далеко за станцией. Вдоль насыпи, по всем железнодорожным путям разбросаны обгорелые остовы вагонов. Скрюченные рельсы, вздыбленные шпалы…Тишина, запустение. «Мёртвая тишина» – подумал я. Невероятно быстро всё изменилось! Всего несколько дней назад здесь шла размеренная жизнь: шли составы, по перрону гуляли люди, тихо говорили, смеялись, верили, ждали, любили… Мы в своём лагере. Там, куда я приехал весёлый и беззаботный, с большими надеждами, где улыбался мне Николаенко, где я был так ему рад. Сейчас лагеря не узнать. Было душно, как перед грозой. Иссиня – чёрная туча нависла над озером. Роща забита непролазным, таёжным буреломом. На месте нашей палатки зияет котлован. Хотел взять своё бельё, кое-что из вещей. Даже ручек от чемоданов нет. Вот такой поворот жизни. image С. Г. Чистяков Самое начало войны Тем временем на НП комбата развернулась трагедия. Полк не вступил ещё в бой, а уже пролита кровь, у нас – первые потери… Со стороны Двинска, на большаке, показалась большая группа велосипедистов. Загадочным оказалось то, что летят кучами молодые парни, с рюкзаками за спиной в странной форме. Одна группа в нашей, армейской. Другая – в форме НКВД. Некоторые в спортивных с лампасами брюках и в куртках. – Стой! – раздалась команда наших разведчиков. Странные люди проворно отбросили велосипеды, упали и разом открыли автоматный огонь. Николаенко видит всё это со своего НП. – Осадчий! На большак! Бросился с дерева, перехватываясь на одних руках, с сучка на сучок, спрыгнул, и с пистолетом кинулся вслед за Осадчим, связистами и разведчиками. Быстро покончено было с велосипедистами. Но какой ценой! На КП принесли убитого комбата. Ещё двоих положили рядом. Раненым стали оказывать помощь… Записал Зайцев Иван Егорович, Псковская область, Красногородский район, д.Равгово Ситцевый синий платочек… 4 мая 1945 года оставшихся в живых нас, семь женщин концлагеря (филиала Заксенхаузена), освобожденных победоносным движением войск Советской армии, перевозили в военный госпиталь №01808 на открытых легковых машинах. Навстречу двигались колонны техники и пехоты. Расстояние в 3-4 км машины шли с утра до обеда, так как по пути их останавливали идущие войска, и воины разных рангов расспрашивали, откуда родом и кто эти живые скелеты. Один пожилой солдат, встав на подножку машины, поцеловал руку тридцатилетней Людмилы, вынул из вещмешка новенький ситцевый синий платочек, подарил его ей и со слезами на глазах сказал: «Берег жене, когда вернусь домой, но недавно получил известие, что жена и дочь расстреляны немцами. Возьми, бабушка, себе на память». В этом платочке Людмила лежала в госпитале, в нем же вернулась домой 18 июля 1945 года. Эту дорогую реликвию она берегла до конца своих дней как память. 10 августа 2014 года Крикуновой Людмиле Николаевне исполнилось бы 100 лет. Из воспоминаний Н. Ф. Павловой image Вот и пришла долгожданная зима 1941 года. Мы отучились шесть месяцев на ткача и приступили к самостоятельной работе. Из-за сильных-сильных морозов пришлось ночевать на фабрике. Мы уходили в не очень шумный цех и там замертво падали в сон. Я стала получать 600 г. хлеба по карточке, а работать пришлось по 12 часов. Мне дали два станка. Я работала самостоятельно. Бомбили нас часто. Сначала мы уходили в бомбоубежище, а потом не стали. Еще одна забота нас одолела: появились такие белые вши, которые очень кусались. Мы не знали, как с ними быть: только перещёлкаешь, а они опять. Мечтали поспать в белых, чистых постелях, раздевшись. В нашем буфете была большая буфетчица Галя. Она плохо видела, и когда к ней попадали оторванные наши карточки, она приглядывалась и не замечала, что в них заложена туфта. Дело в том, что один наш мальчик из стограммовой карточки делал четырехсотграммовую и подбирал под цвет. Мы, конечно, знали об этой махинации, но молчали. Наконец, Галя сказала, что кроме детдомовцев она никому не отпускала на отрезанные талоны. Галя плакала. Нам было жалко ее. Мы сознались, но мальчика этого не выдали. Нас за это послали на лесозаготовку. Выдали нам бахилы, и мы отработали там пятнадцать дней. Как ни странно, но нам не хотелось уезжать оттуда. Из воспоминаний Ольи Максовны Пурыжинской Война продолжалась. Продолжалась битва за Сталинград. 2-го февраля завершилась Сталинградская эпопея – сомкнулось кольцо окружения. Однако Сталинград был практически полностью разрушен, и по стране прозвучал призыв комсомольцев на его восстановление. Я была, как и большинство народа во время войны, отчаянной патриоткой. И я не могла остаться в стороне, выражаясь высоким стилем. Вместе с подружкой Яной Радкевич мы направились к Елене Владимировне Куйбышевой, которая возглавляла тогда Радиокомитет. Е.В. обратилась ко мне: «А мама тебя отпускает?», на что я гордо ответила: «Я же комсомолка!» Она тяжко вздохнула и подписала наши заявления. Мне было 17 лет, Яне – 18. В Сталинград из Куйбышева мы плыли на пароходе, перед которым пустили две баржи, так как в Волге было много мин. Говорили, что первая из этих барж взорвалась на мине. Доплыли мы до города Красноармейска, откуда по одноколейке доехали до Сталинграда. Это было 3-е или 5-е мая 1943 года. На вокзальной площади целых зданий вообще не было. Вместо них были гигантские кучи битого кирпича вперемешку с деталями быта: сломанной мебели и других останков человеческого жилья. Посреди площади был разрушенный фонтан, окружённый хороводом гипсовых фигурок пляшущих малышей. Эти «детишки» были страшно покалечены: у одних снесены головки, у других – ножки, ручки. У меня было жуткое чувство: мне казалось, что это – покалеченные живые…

Добавить комментарий

Хотите получать письма о том, как Фонд вместе с Вами помогает бабушкам и дедушкам? Подписывайтесь!

Будем присылать только самое интересное.

Нажимая "Подписаться", вы принимаете соглашение об обработке персональных данных и политику конфиденциальности.